Мамай, мешая русскую молвь с татарской.Мамай, мешая русскую молвь с татарской. - Ведаю! Твой брат женат на дочери суздальского коназа! Да, да! Ты потому и не хотел, чтобы я громил Нижний! Потому и не хотел! Ты услужал тестю брата своего! Ты обманываешь меня, урус! Берегись! Я впервые не послушал тебя, и вот - удача! И фряги уже теперь дают мне серебро, да, да! <Ты и прежде не слушал меня, Мамай, а нынче и вовсе готовишь свою и мою погибель! - думал про себя Иван, продолжая бестрепетно глядеть в яростные очи Мамая. - И фряги тебя погубят, не теперь, дак опосле!> Но он молчал. С пьяным Мамаем спорить было опасно. Он молчал и хотел одного - уйти. Новые нежданные мысли, смутные сожаления роились у него в голове. Далека была Русь и закрыта для него на тридесять булатных замков, а время бежит, словно степной неумолимый иноходец, и ничего не удается содеять ему противу Дмитрия, сидючи тут, в Орде, вдали от жены и сыновей, вдали от родного тверского дома, подаренного ему князем Михайлой. <Там надобно сидеть! - укорил он себя. Но и там - зачем? Тверичей без Орды и Литвы не поднять на московского властителя, а и с ними вместях - пойдут ли?! После давешнего погрома своего!> Он заставил себя выслушать все, что вещал, брызгая слюною, Мамай. Заставил себя отведать яств и питий с ханского стола (объедков чужого пира!). И уже когда степной закат свалил за окоем ковылей и угас, а Мамай, утишив сердце и отрезвев, вновь стал улыбчив и милостив, отпущенный наконец усталым повелителем, вышел из |
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
