Пью. - Сам твердыми пальцами разломилПью. - Сам твердыми пальцами разломил холодную дичь, большую часть подал серпуховскому князю, указал глазами на хлеб, молча протянул слуге, ставшему тут за кравчего, свою чару. Владимир Андреич крепко жевал, молодыми зубами разрывая жестковатое мясо - двигались щеки, двигалась светлая борода. Как-то прижмурясь и словно выдавливая слезу из глаз, произнес: - Гибнут тамо! Боброк перемолчал, обтирая пальцы краем рушника, отмолвил: - Пока все, какие есть у Мамая, силы не войдут в дело и пока ветер не повернет в татарскую сторону, нам наступать нельзя! - А выйдут? - недоверчиво вопросил Владимир Андреич, по-сорочьи, одним глазом, глянувши на Боброка. - Выходят. У меня до самой Красивой Мечи и далее расставлены слухачи. Выходят, князь! Надобно токмо терпение! - А ветра не станет?! Боброк, медленно расправляя долгие сухие ноги, встал, поднял горсть прошлогодних дубовых листьев, кинул вверх. - Гляди! Так? А теперь, князь, глянь на облака! И сороки как кружат! Ветер переменит вот-вот! - Он снова сел, стараясь не показывать молодому воеводе собственного своего нетерпения. Владимир Андреич по чину своему на Москве мог и сам, не слушая Боброка, поднять рать, и люди пойдут, нетерпением горят все, и что тогда? - Наши тамо... - неопределенно и сожалительно повторил Владимир Андреич. - Микула Василич и Федор Романыч Белозерский с сыном... Их жалко! (К счастью для исхода сражения, Владимир не мог представить себе, что туда же устремил и сам великий князь.) - |
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
