Просьбою и я его не потревожу, ветх

Просьбою и я его не потревожу, ветх деньми! В келье стоял тот устойчивый, чуть душноватый запах книг, воска и строгой старости, который безотлучно сопровождает холостых, на возрасте мужиков, будь то удалившийся от дел горожанин, боярин ли, или, как здесь, инок, и Ванята представил старого митрополита Алексия в такой же келье, в той же монашеской бедности и с тем же запахом старости и одиночества, и ему содеялось страшновато и неуютно. (Представить такое еще минуту назад, на дворе хором, он не мог.) - И не до того теперь нам всем! - решительно изронил Леонтий, словно нехотя или ошибкою проговариваясь о главном. - Едут патриаршьи послы из Царьграда, протодьяконы Иоанн Дакиан и Георгий Пердикка... - Он замолк, сохмуря брови и глядя куда-то в далекое далеко. - Едут... Зачем? - со стеснением выговорил Иван, понимая, что не знать того - стыд, и заранее заливаясь жарким румянцем. Леонтий глянул на парня, раздумывая, говорить или нет (одначе, вся Москва уже на дыбах, не скроешь). - Владыку судят, вишь! - вымолвил строго. Помолчал. Рек: - По доносу Киприанову! Имя Киприана ничего не значило для Ваняты, и он замер, молча сожидая продолженья иль объясненья неведомого имени. - Болгарин... - неохотно протянул Леонтий. - Патриарх... - Филофей Коккин? - спеша хоть тут показать, что он не вовсе невежда в делах церковных, подхватил Ванята. Леонтий молча кивнул, продолжая: - В Литве у Ольгерда сидел. Полюби стал тамо. Ну и - патриарх его рукоположил в митрополита

Сайт управляется системой uCoz